Столовая >>>>>
Из учебного корпуса - наружу, на воздух, туда, где светло. Солнце ударило в глаза, заставляя моргать, привыкая, и растерянно улыбаться чему-то - то ли солнцу, то ли ощущению себя беспомощной. Наверное, это может быть странным - из дома в столовую, из столовой домой... Только уже не в одиночестве. Саль оглянулась через плечо на идущих чуть позади учеников, тихонько вздохнула и уткнулась взглядом в дорогу под ногами.
Она, казалось, могла пройти этот путь с закрытыми глазами, найти дорогу домой когда угодно... Она привыкла. Много гуляла по территории школы, с самого первого дня, узнавая это место, отмечая для себя места, где можно рисовать или читать, где можно побыть в одиночестве - или, если хочется, среди людей, молча и занимаясь чем-то своим. Отовсюду с немаленькой территории Рейби надо было найти дорогу к учительскому корпусу, и она искала. Это было даже интересно, а потом... потом она просто стала знать их все наизусть.
У нее была хорошая память.
Хорошая ли память у учеников?.. Нет, они, наверное, знали, где живут учителя. Знали и дорогу туда, но... Ведя их туда, она все равно чувствовала что-то не совсем честное. Не по отношению к себе - к другим учителям. К той же Рико, к Альто, к Дмитрию... Ко всему учительскому составу. Как будто раскрывала чужой секрет. Хотя это наверняка секретом не было... или все-таки было?
Чепуха такая...
Ученики шли сзади, и художница почти чувствовала полусонное состояние Таки. Это было немного обидным, ведь... она собиралась открыть душу. Но обижаться было нельзя - она сказала себе, что нельзя обижаться. Иначе станет еще хуже, будет очень неприятно и больно, а ведь ей еще вести уроки сегодня... Быть учителем. Сольвейг подняла голову и безмятежно посмотрела на учительский корпус впереди.
- Обычно, - начала она, кажется, ни к кому не обращаясь, - ночь предназначена для сна, особенно в школе, - она тихонько улыбнулась. От того, что она сейчас не видела ни Таку, ни Шинро, было легче говорить. Пока что легче. И она ценила это - до поры до времени.
Хотя кто бы говорил, что ночью надо спать, Сольвейг Йенсен...
Вошли в корпус, направились дальше по коридору... В тонких пальцах оказались ключи с каким-то незатейливым брелком, которые Саль крепко сжала в холодной руке. Сердце начинало биться скорее. Они... почти пришли. Еще немного - и душа будет открыта. Настежь. Нагой душе холодно и больно, если начинает дуть ветер, царапая быстрыми порывами. Она боялась.
Наконец Сольвейг остановилась перед дверью своей квартиры, вставила ключ в замочную скважину, повернула два раза налево... Привычные движения. Замок был открыт, но двери она не открывала, замерев перед ней и положив ладонь на ручку.
Знала ли она, на что идет? Хотела ли этого на самом деле? Наверное, это уже не имеет значения... теперь. Повернуть назад нельзя. Нельзя повернуть ключ направо.
- Я немного волнуюсь, - она не поворачивалась. "Немного"... она соврала. Волновалась ужасно, но... сказать это было бы глупо. - И думаю, что вы... поймете меня.
Прохладная ладонь нажимает на ручку, открывая дверь.
- Прошу.
Комната встретила, как всегда, ярким светом из окна, заставляя появиться на лице улыбку, несмотря на то, что хозяйка квартиры пришла сюда не одна. Саль повесила ключи в ключницу, выскользнула из туфель, оставаясь в чулках, прошла вглубь комнаты и обернулась на своих гостей, чуть опустив уши. Дома было... спокойнее и немного легче, хотя она знала, что застынет в страхе, стоит им всем оказаться в мастерской. Но до заветной двери в святую святых оставалось несколько шагов, и пока было... спокойно. Почти.
- Я работаю в мастерской, и картины висят там же, - она оставила папку на столе и прошла к окну, выглянула на улицу, а потом оказалась рядом с дверью в свой маленький мир. - Их не очень много, таких, которые я рискнула бы повесить, - художница развернула ухо назад. - И... их почти никто еще не видел, - она мягко улыбнулась в пол. - Вы будете одними из первых.
И, быть может, единственных. И она открыла и эту, последнюю дверь.
Светло. Одно из окон, выходящих на восток, было открыто настежь, а паркет на полу был нагрет ласковым светом солнца. На мольберте еще со вчера был прикреплен ватман, а поверх - обыкновенный лист бумаги, на котором был торопливо набросана шариковой ручкой женская худощавая фигура с ногой, согнутой в качественном балетном пассе. Женщина стояла у плиты и что-то помешивала в кастрюле. Снизу наброска была подпись - "она настоящая!". Наработок, набросок... Сделанный в четвертом часу утра. Саль прикусила губу, но набросок снимать не стала.
Вот он - ее мир. Место, где она могла бы быть вечно. Взгляд глаз цвета ночи привычно скользит по картинам в простых рамах. Сюжет каждой знаком до боли, она столько раз смотрела на них - и рисуя, и потом...
Вот на той, около книжного шкафа - летняя ночь. Самая обычная комната, самого обычного европейского дома. Стол, стеллаж с книгами, шкаф, старая кровать - темное резное дерево. Кровать стоит у стены, зритель видит ее и окно, выходящее на город. Острые шпили старинных башенок, и кажется, что звезды спустились с небес и примостились на жестяных флюгерах и черепичных крышах. Луна заливает комнату немного призрачным светом. В кровати спит девчушка, уже не ребенок, но еще и не взрослая. Спит крепко, разметав по подушке русые волосы. А рядом, на широком подоконнике, пристроился ангел. Не мужчина и не женщина, доброе, вечно юное лицо с мудрыми глазами. Одной рукой опершись о спинку кровати, другой ангел острожно гладит девочку по голове и тихонько улыбается чему-то. Под боком у спящей девчушки свернулась калачиком кошка. Ангел разбудил ее, и кошка приподнимает ухо, заинтересовавшись ночным гостем, но глаза не открывает, понимая, что все в порядке. Саль рисовала это, когда ей было семнадцать. Так давно...
А вон на той, которая висит слева от южного окна, изображен дождливый день. Большой город, который она машинально списывала с Токио, оживленная улица. Разноцветные зонты. Толпы людей, спешащих по своим делам. У людей размыты лица - то ли дождь тому виной, то ли серый день... все сливается в одно невнятное озабоченное чем-то лицо. Линии схематичны и размыты. Рядом с небольшим магазином сидит на корточках парень. Самый обычный парень самой заурядной внешности. Большим ярким зонтом он укрывает частично себя, частично маленького взъерошенного котенка. Котенок смотрит на парня с любопытством, слегка навострив ушки. Парень смотрит на котенка странно, как человек, только что проснувшийся от долгого тяжелого сна. Вода стекает по зонту, заливает парню спину, течет по улице ручьями... Саль хотела быть ребенком, иногда. И хотела рисовать что-то подобное, что-то как будто наивно-серьезное, и это было... странно.
На картине над фортепиано - зима, холодная и жесткая. Стеклянный, как будто замерзший рассвет, и небо кажется таким прозрачным-прозрачным, серо-голубым, светлым... В горах притаился замок с башенками и шпилями, серые камни таят в себе что-то тайное, невозможно древнее... Замок занесен снегом, белым-белым. Сюжет не нов, но рисовать такое хотелось. Оно рвалось наружу, и она рисовала...
Между двумя восточными окнами - довольно большая картина, написанная на холсте. Закат, которого не видно, но золотисто-алые солнечные лучи пробиваются сквозь крону вековых дубов, ветви которых сплелись в причудливом узоре. Здесь такая неподвижность и чувствуется вечность. Время как будто остановилось... А под деревьями дремлет дракон, свернувшись кольцом, сложив крылья. Прорисована каждая чешуйка, а кое-где на чешуе - следы копоти. Дракон спит, спит волшебным сном... Он не проснется, он - легенда. Таинственная легенда людей. "Сольвейг, ты до сих пор читаешь сказки?" - "Я хочу..."
Справа от южного окна - прохладная ночь. Прохладная ночь в одном из норвежских фьордов, камнистых, жестких, безжалостных. Дует северный ветер, и кажется, будто он норовит забраться под одежду, норовит пронзить насквозь... А на одной из скал - тонкая девичья фигурка с протянутой вперед ладонью, будто что-то было здесь, но исчезло, а она не хочет в это верить, не хочет... Ветер треплет белое платье, путается в темных волосах, не давая заметить сначала два кошачьих уха. Саль рисовала, и иногда ей казалось, будто девушка на картине, стоящая к зрителю в три четверти со спины, обернется, и посмотрит знакомыми глазами цвета ночи, боязливо прижмет уши, спрячется, уйдет... но непременно вернется. Потому что чего-то ждет. Чего-то, что исчезло.
Чуть подальше от фортепиано - портрет молодого мужчины. Отец... которого она не знала никогда. Темно-русые волосы, как будто несколько секунд назад взъерошенные чьей-то ласковой рукой, и искры смеха в глазах цвета ночного неба перед рассветом. Лицо с правильными чертами, круглый металлический медальон на шее. Мечтатель-отец, который хотел увидеть мир, который хотел жить, жить! Она знала его по фотографиям, и если приглядеться, то было заметно, что рука художника была неуверенна и робка. Легкая, светлая картина.
Справа от второго восточного окна - раннее утро. Вот-вот взойдет солнце, первые лучи уже позолотили верхушки деревьев и облачные бока, но до настоящего восхода еще есть времени. Все это зритель видит через раскрытое окно. У окна сидит старик, темноватый профиль на фоне неба. Старик похож на хиппи - длинные седые волосы стянуты кожаным ремешком, вышитая рубашка из льна. Он прищурился и лукаво улыбается. В руках у старика простая деревянная флейта, он поднес ее ко рту и вот-вот сейчас дунет. И через мгновение взойдет солнце и начнется новый день для такого огромного и такого маленького, как странный кулон в виде земного шарика у старика на шее, мира...
"Верхняя" картина в "стопке", прислоненной к стене на полу - снова ночь. Ночь, посеребренная светом растущей луны, бросающей блики на морскую гладь. Только темное небо и темное море, и кажется, что где-то там, далеко, линия горизонта может порваться, и тогда небо и вода смешаются, станут одним целым, новой стихией. И на фоне всего этого - две руки, мужская и женская, а пальцы сплетены в замок - сокровенный, доверчивый жест. На тонкой женской руке серебряный браслет-цепочка, а у мужской руки на запястье шрам. Недавнее. Счастливо-взволнованное и неизведанное ею, Сольвейг.
Она отошла к шкафам, доставая из одного из них связанный лентой альбом. Карандашное. Если вдруг... захочется взглянуть. Хотя она не знала. Скорее всего, просто хотелось чем-то себя занять.
Она боялась.