Коридор >>>>>

Она шла рядом с Мэттом и тяготилась одной лишь мыслию, что надо поднять ногу и переставить ее чуть-чуть вперед, а потом повторить ту же операцию со второй ногой. Мысль была угнетающая, ноги были ватные, и будь Тайрин младше лет на десять, она бы непременно сказала бы что-то в духе "Мэ-э-этт, возьми меня на ручки?". Но все-таки она была довольно взрослой (ну, почти, если не брать во внимание незаконченный у шамана обряд взросления), а потому передвигаться приходилось самой, на двух задних конечностях.
Хвост едва ли не волочился за ней по полу, уши были в опущенном состоянии, руки все еще были в карманах - правда, все-таки в передних. В общем, так они и шли, двое ссутулившихся и засунувших руки в карманы ушастых. Картина, наверное, со стороны была крайне эпична, и если бы в коридорах нашлась еще одна живая душа, кроме них, то эта живая душа наверняка бы долго смеялась.
Но души не было.
- Твоя футболка в сумке, - отрезал парень, бросив на нее быстрый взгляд. Задать вопрос насчет местоположения сумки, правда, не вышло: - Верну, - ну хоть это радует. Тайрин шмыгнула носом и промолчала. Нет, духа стяжательства в ней не было, и, по сути, футболка была ей не нужна, но все равно. Мэтту-то она зачем? Сам носить будет? Вряд ли.
- Сначала отдых, - снова отчеканил тот. Айритайрин, до этого бодрящаяся и упорно делающая вид, что все нормально, что спать она вообще ни разу не хочет, что жизнь прекрасна, и вообще плевать она на всех окружающих хотела, сникла. Ее поставили перед фактом, и этот факт говорил о том, что Мэтту важно, будет ли она, Тайрин, спать, где она будет спать, и прочая, и прочая. Так обычно было с Мартином, и сейчас это... обескураживало, обезоруживало и заставляло, в сущности, быть почти обыкновенной сонной пятнадцатилетней девчонкой, у которой, к тому же, почти пусто в желудке (Риккенские кексы, наверное, уже переварились, хотя о процессах пищеварения темнокожая не имела ни малейшего понятия).
- Хорошо, - устало и, наверное, от этого негромко согласилась Тайрин. И тоже, как и Мэтт, не говорила ни слова. Пока тот зачем-то ходил куда-то, она привалилась к стене, расфокусированным взглядом разглядывая собственные босые ноги. Ноги были запыленные, грязные - впрочем, как и всегда. У вечно ходящего босиком чистых ног по определению быть не может. И, наверное, именно поэтому это ее не терзало ни капли. А может быть, почему-то по другому, она не знала точно.
Вернулся Мэтт в компании какой-то железки, стал возиться с замком на какой-то двери, а ушастая переключилась с разглядывания ног на разглядывание таблички на той же двери. На табличке были некие неведомые закорючки (которые были на самом деле цифрами, но для необразованной кицуне они были все-таки закорючками), и она пыталась разгадать, что они значат. В сонный мозг (периодически на пару секунд отрубающийся) не приходило совсем ничего, и потом она просто бездумно пялилась на эти закорючки, просто чтобы куда-то смотреть, чтобы не закрывались глаза.
Наконец, дверь открылась. Пока Мэтт заглядывал в комнату, Айритайрин все-таки отлепилась от стены и тоже попыталась туда заглянуть - безрезультатно, за большим парнем маленькой девчонке видно не было. Она обиженно шмыгнула носом - на большее ее не хватило, хотя следовало бы решительно ткнуть Мэтта куда-нибудь в область поясницы и гаркнуть что-то вроде "Отойди, смертный!". Но в таком состоянии это было фактически невозможно.
Парень пропустил ее в комнату, вошел следом, закрыл дверь. Тайрин зевнула, быстро осмотрела предоставленное помещение, дернула ухом на звук открывающегося окна, снова зевнула... Посмотрела на Мэтта, зачем-то вернувшегося к двери. В сонное сознание пришла запоздалая мысль, и мельком ушастая ощутила себя если не жирафиком, то кем-то столь же длинношеим.
- Ты сломал замок, - заметила она столь очевидную вещь, и ей самой даже было непонятно, то ли она похвалила, то ли она осудила, то ли спросила, то ли вообще сказала это с какой-то другой целью.
Мысли закончились.
Тайрин пошарила взглядом по комнате, подошла к кровати и... уселась на пол рядом с ней. Спать на кровати слишком мягко. Правда, Мартин все равно заставлял это делать. Но Мартина здесь нет...
Свернулась клубочком на полу, уткнулась носом в колени, пристроила сверху хвост. Все, можно спать. Об остальном Мэтт позаботится.
И уснула.

Тайрин спала, как убитая, часа три. Спокойно, без снов, не шевелясь, точно в той позе, в которой заснула. Дыхание было тихим и на удивление ровным - она бы, наверное, даже сама бы удивилась, если бы знала об этом. Но она не знала, и объяснялось это на удивление просто и очевидно: она спала.
Казалось, ее не разбудишь сейчас даже пушкой. Впрочем, как и приближением опасности (которую она всегда остро чувствовала), и как ощущением чужого взгляда (а взгляд ее племя чувствовало всегда, особенно взгляд долгий и пристальный). Опасности вроде бы не было сейчас, но был взгляд, и она все равно на него не реагировала. Не дождетесь.
Легко ли двое суток не спать...
Прошло чуть больше трех часов, когда темнокожая поняла, что вязкая пелена сна потихоньку сползает с сознания. Просыпаться не хотелось, и девчонка крепче прижала коленки к груди, чтобы стало еще теплее и можно было бы спать дальше. Вот только сознание решило иначе - оно твердо решило проснуться, и было в своем мнении непоколебимо.
Пришлось нехотя разлепить веки, зевнуть, и уже в следующую секунду вытянуться, машинально потягиваясь, в процессе потягивания зевнуть еще раз и повернуться, случайно закатываясь под кровать.
Пару мгновений Айритайрин бездумно пялилась на дно кровати, потом зачем-то потыкала в него пальцем и звонко чихнула. С чихом сон ушел окончательно, и она наконец-то смогла понять, где находится, и что вообще произошло. Она под кроватью, да. Под кроватью в комнате, замок которой сломал Мэтт, когда она сказала, что хочет спать. Стоп, Мэтт. А он-то вообще где?
Из под кровати показалась сначала рука. Одна. Потом вторая. Тайрин вытянула немного пыльную себя на божий свет, отметив, что в комнате уже не так светло, как было тогда, когда она засыпала, и села, поджав под себя одну ногу. Немножко начинало хотеться есть, и следовало обнаружить Мэтта, чтобы обрадовать и озадачить его еще и этой новостью.
Она огляделась.
Парень нашелся около двери, на полу. Немного подумав, ушастая решила, что это верная позиция, потому как если вдруг кто-то зайдет, то Мэтт сразу даст ему в морду. Или не в морду. В общем, куда-нибудь врежет, во что первое попадется. А если врежет, то это значит, что защита ее, Айритайрин, вполне себе работает, и она не ошиблась в поиске союзника для себя.
Она осмотрела Мэтта, отметила, что царапина на месте, никуда не делась, и пришла к выводу, что все в порядке. Можно озадачивать и радовать.
- Ты так и сидел? - дернув ушами, осведомилась Тайрин, перебираясь поближе к Мэтту и останавливаясь на расстоянии вытянутой ноги. Ей было бы сложно вот так просидеть какое-то время, впрочем, она даже и не представляла, что было бы, если бы пришлось. Она, Тайрин, защитой для кого-то быть в принципе не может, каста не та. Слишком много гордости.
Впрочем, это ее никогда не угнетало. Совсем никогда.
- А еще я есть хочу, - сообщила темнокожая, почесав нос. Сообщила таким тоном, будто это должно было быть известно миру уже давно, и что мир должен был быть готов к такому желанию и немедленно предоставить ей все для его утоления.
Но мир, наверное, был не в курсе.

Нет, а что он улыбается? Она ему тут серьезные вещи говорит, про еду, которую надо бы раздобыть, потому что она, Тайрин, хочет есть, а он улыбается. Чего смешного? Хотеть есть - это смешно, да? Забавно. Значит, он ничего не ест сам, чтобы смешным не казаться? А чем он тогда питается? Он вообще ничем не питается? Он что, бессмертный, и ему на все наплевать?
Стоп. Но воду-то он пил. Странно.
Тайрин сердито фыркнула. Этот ее Мэтт был довольно странным, но дареному защитнику в зубы не смотрят. Так Мартин говорил, правда, он говорил про лошадь, но она позволила себе заменить это слово на "защитник". Которому в зубы она не смотрела все равно, хотя тот вовсе и не был лошадью.
Если бы он был лошадью, это, наверное, было бы обидно. Лошади, наверное, не умеют ломать замки. Зато они умеют лягаться и возить на своей спине двуногих. Мэтт же так, наверное, не умеет. А может быть и умеет, надо бы как-нибудь проверить, когда выдастся удобный случай. Значит, теперь она будет ждать случая. А может быть, вовсе его и не дождется.
Ждать она не любила.
Вдруг Мэтт рассмеялся (не совсем громко, правда), и Айритайрин, у которой и в планах не было выражать какие-нибудь положительные эмоции (то ли потому, что они отсутствовали, то ли почему-то еще), тоже расплылась в улыбке, немного непонимающей ("а что он смеется-то?") и капельку смущенной ("ну не знаю, зачем смеется, он вообще странный").
- Шшшш, кажется, у меня хвост приклеился, - заговорщицким тоном сообщил Мэтт. Темнокожая озадаченно дернула ухом - куда приклеился? Зачем приклеился? Как приклеился? Кто его, в конце концов, туда приклеил? А куда - туда? Стоп. Кажется, это уже спрашивалось...
- Зачем приклеился? - озвучила один из вопросов кицуне. И не преминула тут же сама проверить, как именно он это сделал и куда, собственно.
Она подобралась совсем близко к Мэтту, нашла его хвост и отцепила его от пола, где он, собственно, и лежал. Хвост был ни капли не приклеенный, и это натолкнуло Тайрин на мысль, что парень над ней издевается. Или что-то вроде того. Ей это не понравилось, а потому уже через секунду комнату огласил возмущенно-сердитый вопль:
- Он не приклеился!
И, наверное, оттого, что он приклеился, Айритайрин за него подергала. Не так сильно, конечно, как за хвост того женственного, - своего защитника-то жальче, чем какого-то хлюпика, от которого воняет желанием. Бр-р. Наверное, до сих пор воняет. Хотя кто его знает... Он Тайрин не интересовал абсолютно, сейчас ее мысли занимал исключительно Мэттский хвост, который она все еще сжимала в руке.
- Ты меня обманул! - возмутилась девчонка, еще раз несильно дернув Мэтта за хвост. - Так нечестно!
Оскорбленная невинность просто.

Нет, это совсем грустно, когда тебе говорят, что хвост приклеился, а он вовсе даже и не приклеился. Она, может быть, хотела его поотдирать или, в конце концов, что-нибудь еще с ним поделать. А он вовсе и не приклеился! Зачем врать? Почему Мэтт ее обманул? Врать - нехорошо, ведь она ему доверяет, и он ей доверяет, а если доверяешь кому-то, ему совершенно точно нельзя врать!..
- Не лишай хвоста! - он дернул хвостом. Светлая шерсть чуть скользнула меж темных пальцев, отчего Тайрин еще крепче в него вцепилась, вознамерившись, видимо, его оторвать, раз уж он не приклеился, и приклеить куда-нибудь самостоятельно. Темнокожая воинственно шмыгнула носом и еще раз подергала парня за хвост, мстительно, чуть сильнее, чем прежде.
Нет, она не стала бы причинять вред Мэтту. Если она и злилась (или казалась таковой) при нем, то делала это скорее по привычке - как ни странно, за эти сутки она стала доверять ему почти безоговорочно. И, наверное, он мог бы стать даже другом для нее - как Мартин. Другом... Не сказать, чтобы их ей не хватало. Сама она не ощущала острой их нехватки, или просто пыталась не ощущать. Но, наверное, ей все-таки нужен был друг здесь. Потому что он нужен... любому.
Хотя ей об этом лучше не говорить. Она не любит ощущать себя неоригинальной.
Мэтт как-то перекатился и встал на четвереньки; ушастой стало неудобно держать его за хвост, и она упала на пятую точку, неловко подогнув ноги, но пальцев не разжимая. Упрямая... Да что с нее взять? Тайрин - это Тайрин, и другой она вряд ли будет, как бы белые не старались. А они старались сделать из нее кого-то другого... Но она была сильнее.
Чужие пальцы касаются кончика хвоста, отчего появляется дикое желание отдернуть хвост и убедиться, что с ним все в порядке, и она это делает. Отпускает чужую конечность и сгребает в охапку свою, выглядя из-за этого забавно и нелепо, но она этого не знает. Придирчиво оглядывает свой хвост, приглаживает светлые шерстинки на его кончике и, мельком подняв взгляд на широко улыбающегося Мэтта, тут же выпускает свой хвост из рук и резким сильным движением гибкого темного тела сваливает парня с четверенек на пол, оказываясь нависающей сверху, припечатав ладонью его плечо, чтобы не рыпался, сердитая-сердитая, будто только что подралась с тринадцатью крокодилами сразу, а четырнадцатый в панике сбежал, не давая побить и его.
- Врать нельзя! - возмущенно заявила Айритайрин. - Друзьям не врут! - что-то в этом такое еще обиженное, но вроде бы уже не слишком удрученное.
Ей и в самом деле это было обидно. Правда, не настолько, чтобы не попытаться принять игру, а потому она уже в следующий момент ослабила давление своей ладони на его плечо, чтобы Мэтт мог вывернуться (хотя он и без этого мог это сделать).
Кажется, играть она все же не умела.

Обида понемногу утихала. Конечно, вранье простить было трудно (ей в принципе было трудно кому-то что-то простить, кроме как себе любимой - себе она прощала что угодно только так), но все же... получалось. Почти. Не приходилось даже стараться особо, и она не старалась, сосредатачиваясь сугубо на том, чтобы не переносить вес тела на свою руку, удерживающую Мэтта на полу.
Он перестал улыбаться, и это даже позволило темнокожей придти к выводу, что он глубоко раскаивается в том, что соврал, сейчас будет приносить ей много-много извинений, в конечном итоге будет валяться у нее в ногах и умолять простить. Она, конечно, преувеличивала - ничего такого парень бы не сделал, и это даже она понимала, она, которая не слишком адекватно воспринимающая реальность этого внешнего мира, этой Большой Земли. Но все равно, все равно...
Айритайрин почему-то думала, что Мэтт просто вывернется, а он опрокинул ее на пол - она кувыркнулась, оказавшись лежащей на спине, и не успела встать, как ее саму прижали к полу. Неудобно. Неуютно, чисто психологически неуютно осознавать, что кто-то над тобой возвышается, что кто-то сильнее. Нет, она знала, что Мэтт сильнее - именно поэтому она и выбрала его своим союзником. Но все равно как-то странно, когда эту самую силу применяют к тебе.
Впрочем, ее другом мог стать именно такой человек. Именно тот, кто сильнее ее, физически или психологически - неважно.
Кажется, в груди начинало нарастать теплое рычание; теплое исключительно по ощущениям, на деле же - озлобленно-сердитое, какое было всегда. И она бы зарычала, она бы осмелилась зарычать на своего друга, если бы тот спокойно и ровно не произнес:
- Я не буду тебе врать.
Ушастая "сдулась", как-то сразу почувствовав, что была неправа. Это чувство было ей уже знакомо (так много раз было с Мартином), и она всегда злилась на себя, когда его чувствовала: ведь не может же другой человек быть прав, когда она, Тайрин, думает иначе! Ведь правда всегда на ее стороне, единственно верные решения приходят только в ее голову, и если такие же мысли оказываются еще в чьей-то голове, то это просто счастливая случайность, и тому человеку крупно повезло. А сейчас... Не могла же она себе признаться в собственной неправоте, да и все буквально кричало о том, что неправоты этой не было.
- Но ты соврал! - отчаянно цепляясь за это глобальное убеждение, выпалила Тайрин, даже как-то забыв, что надо вырваться, что для самомнения крайне нехорошо вот так лежать на полу, придавленная за предплечья своим собственным ушастым. Ей вдруг в голову пришло, что она слишком часто чувствует себя обескураженной, и это ей решительно не нравилось - даже более чем.
Зачем-то наклоняясь ниже, Мэтт потянул носом воздух, а вместе с воздухом - и ее запах, она знала. Зачем? Ее запах ему уже знаком, разве нет? Кицуне наморщила нос, пытаясь понять, но этого отчанно не получалось - умственных способностей явно не хватало. Впрочем, она этого не знала, а если и знала, то предпочитала не думать об этом. Неприятно.
Наконец, ее отпустили: парень поднялся на ноги и отошел к столу. Айритайрин сразу же села, зачем-то потирая предплечья, и проводила Мэтта недовольным взглядом. Ее все еще не покидало то неуютное ощущение неправильности собственных мыслей, и она старалась его как-то отогнать, пытаясь занять себя чем-то другим.
- Ты хотела есть? - полуутвердительно-полувопросительно произнес парень, не оборачиваясь на нее и являя настороженно-немигающему взгляду черно-черных глаз девчонки собственную спину и хвост, который все-таки не приклеился (!!), что до сих пор удручало.
- Я хочу есть, - поправила она Мэтта, делая особенное ударение на слове "хочу". Ибо это желание продолжалось и по сей момент и могло бы продолжаться еще в будущем, если он не найдет сейчас-немедленно-скорее-быстрее еду. А он просто обязан был это сделать.
Послышался звук рвущейся бумаги; Тайрин машинально повернула на него уши, чутко улавливая затем мягкий скрип карандаша по бумаге. Он что, что-то там рисует? Или пишет? А зачем? Девчонка встала и мягко, как обычно почти крадучись, тоже подошла к столу, останавливаясь в полушаге за спиной Мэтта - когда тот обернулся, она посмотрела на него внизу вверх, как, собственно, всегда на всех смотрела.
Из-за его спины она заглянула на стол, уперлась взглядом в клетчатый листок, на которым карандашом было что-то накарябано, какие-то закорючки, смысл которых был ей неясен. Ее это, в общем-то, это не слишком удручало - то, что она не умеет читать. Ей казалось это излишним: всю информацию можно получать и без письменных источников. Правда, Мартин в свое время все равно это не понял.
Хотя до обучения чтению они не дошли. Не успели.
- Ты здесь что-то написал? - уточнила Тайрин, накрывая белый листок темной ладонью с растопыренными пальцами и притягивая его по столу к себе. Записка оказалась у нее в руках, и она задумчиво повертела ее перед глазами. - А что? - она снова подняла взгляд на Мэтта, испытующе-любопытный.
Надо же знать, в конце концов, что ее ушастый пишет на всяких там бумажках.

Она зачем-то поднесла записку к глазам и посмотрела сквозь нее на окно, туда, где искрилось ало-закатное тяжелое солнце. Карандашные закорючки начинали расплываться перед взглядом и превращаться в что-то уж совсем незначительное, хотя для Тайрин они и ранее не имели большой важности. Белые вообще напридумывали много ненужных вещей...
Перестав созерцать солнце через клетчатую с карандашными штрихами пелену, темнокожая помахала запиской в воздухе, просто так, потому что делать было нечего. Записка гнулась, и было слышно, как разрезает бумага теплый, уже даже не совсем душный воздух. Если помахать чуть быстрее, то получится ветерок - а в понимании Айритайрин этот клетчатый кусочек с закорючками только для этого и годился. Впрочем, она не обмахивалась сейчас, просто болтала листочком в воздухе.
- Да, я написал это для того кота, которого ты дернула за хвост, - спокойно и размеренно пояснил Мэтт. Ушастая пренебрежительно дернула плечом: если он говорит про женственного, то тот ей не понравился совсем. Ну, читатель это уже должен был понять немного раньше, правда?
- Так он кот? - уточнила она, потирая переносицу рукой с зажатой в ней запиской. - У Мартина и Эшли тоже был кот... Но он пах совсем по-другому, - Айритайрин опустила руку и поморщилась. - Впрочем, у этого вообще нельзя было ничего понять, он просто вонял желанием, - она хмыкнула. - Вообще больной какой-то.
К этой характеристике примешивалась еще и личная легкая неприязнь к этому женственному. Потому что он стоял и вонял желанием рядом с ее Мэттом, а это не могло не настораживать такую ревнивую собственницу, как Тайрин. И оно настораживало, правда, уже не так сильно - в конце концов, этот женственный далеко, а Мэтт здесь, рядом с ней, и все вроде бы хорошо.
По крайней мере, никакие коты рядом желанием не воняют.
- Мы сейчас идем за едой, - и это не могло не радовать, - а сумка находится в его комнате. - а что она там делает, эта сумка? Причем сумка, в которой - Тайрин помнила - находится ее футболка, которую Мэтт забрал (ну конечно, так просто удобнее было считать). Она нахмурилась. Ну ничего, сейчас они, наверное, залезут в комнату того женственного и сумку заберут. Мэтту тоже наверняка не нравится, что эта сумка там находится.
- Поэтому я оставлю ему записку, где указал, куда он должен принести сумку, - феерический облом грандиозных тайринских планов. Девчонка сникла и почему-то даже не подумала, что надо бы возразить, как будто авторитет этого ушастого был непоколебим. Вообще это было нехорошо, как уже упоминалось в предыдущем посте. И надо бы с этим разобраться, надо непременно с этим разобраться!..
- ...и что если он это не сделает до нужного времени, то я приду за ней сам, - наивный. Он непременно придет за ней вместе с Тайрин. А то мало ли. Своих союзников надо оберегать от воняющих желанием женственных котов. Вдруг что-нибудь случится... Что-нибудь, чего кицуне ужа-асно не хотелось бы.
- Он вернется к своей комнате и прочтет, узнав, куда идти с сумкой. А нам, - вот, уже правильно, - не нужно будет искать его, и мы сможем потратить это время на поиски еды.
Еда. В животе слабо уркнуло, и Тайрин приложила к нему руку с все той же несчастной запиской. Клетчатая бумажка чуть помялась, но особой важности тому девчонка не придала. Бумажка же. Да и тем более адресованная тому женственному. Мелочь же? Мелочь.
- Ты говоришь со мной так, будто я - дурочка, - заметила Тайрин, возвращая записку на стол. Вернула и уставилась на Мэтта, внимательно, сверляще-немигающим взглядом. - Раньше ты говорил как-то легче, - а теперь он как будто слова подбирал. Ей это не нравилось. Да и действительно казалось, что он считает, что ушастая может чего-то не понимать. Она так не считала, отнюдь.
Есть хотелось все сильнее. Вспомнились кексы Риккены, которыми та кормила ушастую - ночью, в том странном месте, пропахшем работой Эшли и воспоминаниями. Эшли... Мартин... теперь уже было не так тяжело. Теперь у Тайрин был друг, а друг - это все-таки хорошо.
- Я тоже голоден, - сообщил парень. И тут же в лоб спросил: - Что ты обычно ешь?
- Э... - она задумалась. Вопрос был странен, и Тайрин никогда над этим не задумывалась. Она, в принципе, ела все (не гнушаясь иной раз и человечиной, но речь не об этом) и даже в большом мире не особо привередничала: едва белых была съедобной. А старый раб говорил, что есть можно все, во всяком случае то, что можно разжевать.
- Ночью Риккена кормила меня кексами, - задумчиво сообщила темнокожая. - Риккена - она учитель. И у нее не было ничего, кроме кексов, - несчастная. Не кормят ее, что ли?.. - А вообще я все могу есть, - кицуне шмыгнула носом. Вздохнула, покачнулась с носков на пятки и как будто вышла из несколькоминутной рассеянности:
- Пошли, я есть хочу, - решительно и даже несколько резко заявила Айритайрин и схватила Мэтта за руку, потянув к окну, через которое, как она предположила, они будут уходить. - Пошли.