Элиаш бесшумно положил часы обратно на тумбочку. Свернулся в клубочек. Ледяной лунный свет изукрасил пол комнаты узором тюля, прикрывающего окна. Кошмарно неприятное ощущение, когда должен лежать в кровати с закрытыми глазами, но спать не хочется совершенно.
- Малевский.
Неко вздрогнул и натянул плед повыше, не открывая глаз. Неужели Миэлю мало того, что он решил отказаться от слуги? Хочет отомстить за разбитую губу?
- Ты пока что мой слуга. Я надеюсь, что ты там не умер?
Какие глупые и неуместные слова после всего, что наговорил ему Эвен. Лучше бы он ничего не говорил, лежал бы себе и молчал, а утром отнес свое чертово заявление и освободил Элиаша от обязанности лицезреть его каждый день. Лучше бы поскорее они избавились друг от друга. Малевскому ни слышать, ни видеть Миэля не хотелось.
  Он слышал шаги, но упрямо не произносил ни слова и только сильнее зажмурился. Но в который раз за эту ночь оказавшись в объятиях Миэля, Элиаш невольно распахнул глаза.
- Дернешься - убью.
Дернулся - от неожиданности и даже страха. Настолько необъяснимым было то, что Эвен сел рядом, чтобы не ударить, а прижать к себе. Элиаш не сопротивлялся. Миэль был теплым и осторожным. Можно было не сопротивляться.
- Ты странный, - негромко, почти шепотом констатировал неко и сел на кровати, кутаясь в плед. - Ты сердишься, потом обнимаешь... потом опять сердишься и опять обнимаешь.
Элиаш вздохнул и, обхватив руками колени, опустил голову. Он решительно не понимал юношу и, тем более, - себя самого. Ему было вроде и неприятно из-за всего случившегося, и в то же время так тепло и спокойно... хотелось и послать Миэля с его ласками, и умолять не уходить больше.
- Оставь меня, - тихо попросил Элиаш. И добавил, сообразив, что его слова можно истолковать по-разному: - Себе.
Малевский поднял глаза на Миэля и вымученно улыбнулся. Улыбка вышла слабая и неправдоподобная - неко скорее хотелось раскричаться, но не было сил.

- Вот ты, например. Разве тебе не хочется еще разок меня ударить, стереть эту улыбку с моего лица, унизить меня? Почему ты этого не делаешь?
"Потому что не хочу", - хотел ответить Элиаш, но Миэль махнул рукой - ответ ему, судя по всему, не был важен. Неко ощутимо знобило, и он был только рад, что можно лишний раз не подавать голос. Безмерно хотелось, чтобы темноволосый юноша обнял его, но просить об этом было бы безумием. Малевский только сильнее кутался в плед, не поднимая глаза на все ещё хозяина.
- Ты уверен?
Элиаш кивнул. Скорее бы уже Миэль дал ему ответ, голова как будто ватная, и с каждым вдохом становится все труднее держать мысли в порядке. Неко высвободил руки из-под одеяла и прижал их к пылающим щекам. Что это с ним? Так раз вдруг и скосило... весь день был бодрым огурцом, а сейчас чувствует себя просто ужасно. И спать ведь все равно не хотелось. Просто было нехорошо.
- Хотя, знаешь. Я тут подумал и решил, что из тебя весьма неплохой слуга, хоть ты и круглый идиот.
С трудом улыбнувшись, Элиаш одними только губами прошептал:
- Спасибо.
Благодарность вышла хриплая и едва слышная.
- Заявление на столе, завтра утром порвешь и выкинешь. И вообще мне кажется, что ты заболел.
Элиаш не стал сопротивляться, когда Миэль укутал его ещё и своим одеялом. Думать было все тяжелее, тело колотило от несуществующего холода. Только бы обнял, хоть один раз...
- Милечка, - прошептал Элеш. - Ты бы мне градусник... в аптечке, в шкафу. И табуретку. Таблетку то бишь. Что-нибудь температуроснижающее.

Все происходящее уже не воспринималось одной цельной картинкой - только какие-то обрывки, картинки и бессвязные звуки. Элиаш всегда легко и быстро переносил обыкновенную простуду, но стоило появится температуре, как организм тут же отказывался нормально функционировать. Был только озноб, отрывочные мысли и все нарастающая головная боль. Если бы неко вздумал встать, не продержался бы на ногах ни секунды.
- Парацетамол. Если не поможет, я найду еще что-нибудь.
Малевский, не говоря ни слова, взял таблетку и воду из рук Миэля. Пальцы мелко дрожали, так что Элиаш поскорее выпил лекарство и поставил стакан на тумбу от греха подальше. Ещё не хватало спать на мокрой постели.
- Мало того, что балбес, так еще и неполноценно-здоровый к тому же. Неужели ты никогда не закалялся и не пил витамины? Куда твой иммунитет подевался...
Сунув градусник под мышку, неко прислонился к Миэлю и закрыл глаза. Тепло сквозь холод.
- Полноценно нездоровый, - прошептал Элиаш и хрипло закашлялся. - Иммунитет сдался без боя.
Его не стало меньше морозить оттого, чтобы Миэль обнимал его, но стало куда легче. И головная боль казалась не такой острой, и жжение в груди после очередного приступа кашля не так его беспокоило. Оказавшись на кровати, Элиаш придвинулся к Эвену и положил ему голову на грудь.
- Что ты хочешь сейчас? Я могу сварить тебе чай, кофе. А может, ты есть хочешь?
- И кто кому слуга? Ничего не хочу... будь рядом, - неко улыбнулся самыми уголками губ.
Достав градусник и посмотрев на него, Элиаш тихо застонал и, перегнувшись через Миэля, положил мерителя его болезности на тумбу, стараясь при этом не скинуть на пол стакан. Тридцать девять и семь, отлично, просто здоровее некуда... улегшись обратно на хозяина, Малевский закрыл глаза. Может, ему удастся заснуть? Тогда утром будет гораздо лучше.

- Может, позвать медсестру?
Элиаш просто не захотел ничего отвечать - таким невероятным подвигом ему казалось приоткрыть сухие губы и выдавить из себя хоть что-либо. Голова болела страшно; если вспомнить, то она болела ещё с вечера, но незаметно и ненавязчиво. А сейчас просто раскалывалась от невыносимой, тупой, ноющей боли.
И тело ломило. И ласковые такие прикосновения Миэля. И серебряный свет. И раздирающий грудь кашель.
- Я буду... Никуда не уйду от тебя, ты только поправляйся скорее.
Неко, не открывая глаз, протянул руку и провел кончиками пальцев по ключицам Миэля. Говорить сил не было, но движения давались легче, чем слова. Надо все-таки сказать... хоть что-нибудь сказать, а то с хозяина станется подумать, будто его слуга коньки отдал.
- Миэль, - глухо позвал Элиаш. Звонкий обычно голос звучал тише ветра. - Спасибо... люблю... тебя. Любимый.
Не отдавая себе отчета в происходящем, неко сказал то, что навязчиво крутилось в мыслях. Поутру наверняка и не вспомнит ничего. И все же ему стало как-то спокойней, теплее - что бы он там ни ляпнул Эвену.
Он открыл глаза, не увидел ничего и опустил тяжелые, словно свинцом налитые веки. Рука устало упала поверх одеяла. Как всегда во время болезни, неко проваливался в сон глубокий, без каких-либо видений. Хорошо, что он уже не в состоянии думать - мысли бы определенно мешали заснуть. Его, кажется, что-то тревожило... так тревожило, до боли в глупом сердце...
Темнота. Дыхание, хриплое, тяжелое. Во сне нет никакой боли, этим сон хорош, в отличие от пробуждения.

Он проснулся от неприятного, можно даже сказать, мерзкого ощущения. Высокая температура - ужасно. Спавшая за ночь температура - и того хуже. Элиаш с трудом заставил себя разлепить веки. О, впереди маячит черная нога. Вернее, просто нога в черной штанине. Неко втянул носом воздух - нет, никакими посторонними не пахло, значит, это Миэль рядом с ним. Хорошо.
Простонав что-то нечленораздельное, Малевский сел на кровати. Голова кружилась, но хуже всего было другое - он был мокрым от пота, и теплый плед неприятно лип к телу. Резкими движениями скинув с себя недоодеяло, Элиаш прижал ладонь тыльной стороной ко лбу. Холодный, как могильная плита. Неко искоса взглянул на хозяина, пытаясь вспомнить, не наговорил ли он чего-нибудь вчера вечером, и слез с кровати. Шаг, другой... Малевский пошатнулся и судорожно схватился за спинку кровати. Ему было плохо от обратного - теперь температура была ниже нормы, и он чувствовал неприятную слабость. Надо просто не дергаться, идти медленно.
Зайдя в ванную комнату и закрыв за собой дверь, Элиаш умылся и встал под горячий душ. Он, как всякий кот, не любил воду, но принимал её, как должное и нужное. Потянувшись к мылу, Малевский не удержался на ногах и грохнулся на колени, опрокинув и полку с шампунями, в которую попытался вцепиться. Получив гелем для душа по голове, Элиаш рассказал ванной все, что думает о ней не в самых лестных формах и разложил упавшие предметы.
Вытеревшись насухо, неко вышел и стал рыться в шкафу, боясь даже обернуться на Эвена. Он слишком ясно помнил, почему его вчера так резко и конкретно скосило, и очень, очень смутно - почему Миэль сказал ему разорвать заявление. Одев первую попавшуюся цветастую майку и штаны, Элиаш выпрямился и замер. Спиной к Эвену.
- Миэль, - Малевский прикрыл глаза и сразу же распахнул - так вообще терялось понятие равновесия.
Не имея даже догадки, что сказать, Элиаш подошел к хозяину и, наклонившись, обнял его за шею. Сердце отбивало барабанную дробь, неко закрыл-таки глаза - ноги подкосились и он буквально упал на колени перед Миэлем.
- Только не отказывайся от меня, - попросил Элиаш. Хватило единственного прикосновения к Эвену; он знал, что хочет сказать, но до безумия боялся, что все закончится так же, как вчера. А если и нет, то лишь из жалости к нему, болезному - а хуже этого ничего быть не могло. Глубоко вздохнув, Малевский решил, что терять ему очень даже есть чего, но не сказать никак нельзя. - Я люблю тебя, и мне все равно, что ты об этом думаешь, я очень-очень люблю тебя, и не смей говорить, что это глупости, я все-кха, - выпалил на одном дыхании неко, задохнувшись на последнем слове - запаса воздуха в легких не хватило. - Все для тебя сделаю. Только не отказывайся...
Потребовалось воистину невероятное усилие, чтобы заставить себя поднять взгляд на Миэля. При неясном, сером утреннем свете он видел его резко и отчетливо - совсем не так, как ночью. И тот, наверное, видит его ясно - и дрожащие губы, и широко открытые серые глаза, и горевшие щеки. Только не отказывайся, только не отказывайся, только не отказывайся, - повторял про себя, как заклинание, Элиаш.

Элиаш и не повернул голову, чтобы посмотреть, зачем вставал Миэль. Боялся, что увидит... а черти его знают, чего он боялся. Ему отчаянно не хватало воздуха, хотя в комнате было довольно-таки прохладно.
- Все в твоей власти.
Вздрогнув от неожиданности, Малевский машинально взял лист из рук Эвена. Крепко сжал ладонь, скамкивая заявление, и, скатав его в бумажный шарик, бросил в мусорную корзину. Промахнулся, как всегда. Даром, что зрение обостренное - отмечать на глаз расстояние он не умел.
Так внезапно оказался у хозяина на коленях. Элиаш несмело поднял взгляд на Миэля. Тот смотрел на него как-то странно, одновременно и тепло, и с иронией, и...
- Мы знакомы всего день. Ты говоришь подобные вещи всем своим соседям?
Малевский демонстративно нахмурился.
- Что ты. Только избранным, коим дано вершить судьбы людей! - с ноткой патетики в голове заявил неко. Раз он был почетно пересажен на колени, можно было и подурачиться.
- Чего ты ждешь от своей любви?
Открыв и закрыв рот, как рыбка на песке, Элиаш опустил глаза. Он не знал ответа от заданный ему вопрос, да и не задумывался над этим. Чего, как правило, ждут от любви? Взаимности? Но на неё он даже боялся надеяться. Слишком свежи были воспоминания о вчерашней ночи, слишком болезненно отзывалось на них сердце. Но, в самом деле, что ему нужно?
- Я бы солгал, если бы ответил, что не жду ничего, - нерешительно начал Элиаш. - И был бы слишком смел, сказав, что жду взаимности. И стал бы лицемером, признав, что мне совсем нечего сказать. - Объяснение вышло уж больно путанным, так что неко попытался выразиться яснее: - Я хотел бы тебя. Себе. Но я не жду этого, - помотал головой Малевский. - Ты достаточно очевидно дал понять, что я не интересен тебе.
Неко поднял голову. Так близко, что дух захватывает... он заглянул в глаза Миэлю и подумал, что не лучше ли было оставить то проклятое заявление. Сможет ли он каждый день находиться рядом с ним как слуга, не вздумая и надеяться на большее? Взяв в ладони лицо хозяина, Элиаш осторожно поцеловал его в краешек губ и тут же, не удержавшись - в сами губы.
- В последний раз, - пообещал Элиаш, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Не стоило поддаваться порыву, но он был бы не он, если бы не давал власти импульсам. Тепер надо успокоиться. И смириться с тем, что он действительно ничего не ждет. И ничего не дождется.

Элиаш молча выслушал речь Миэля, давая ему высказать все и не прерывая - хотя так и хотелось. Неко коробила точка зрения Эвена, считающего любовь всего лишь досадной помехой, без которой можно легко обойтись. Так мог говорить человек, которого уже тошнило от любви - или тот, кто не знал её вовсе.
Когда Миэль замолчал, Малевский заставил себя ухмыльнуться от уха до уха.
- Хозяин, я, конечно, чудак, но не псих. Жизнь слишком хороша, чтобы расставаться с нею из-за кого-либо - когда я сказал, что сделаю все, я имел в виду совсем не это. К тому же, - ухмылка стала просто улыбкой, уже не вымученной. - Физически утопиться в ванной невозможно. Старался полюбить... дурацкая формулировка. Я не понимаю тебя, - неко покачал головой. - А твой вопрос... Если бы да кабы, то во рту росли б грибы. Ты не предлагал мне.
Темноволосый толкнул Элиаша, и тот упал спиной на кровать. Не став возражать, неко заложил руки за голову и прикрыл глаза. Присутствие Миэля он чуял и без того.
- Как ты попал в эту школу?
У Малевского перехватило дыхание. Это было не то, о чем ему хотелось вспоминать.
- Отец отправил.
Сухо и безэмоционально. Элиашу совершенно не хотелось рассказывать, почему его собственный отец так поступил. Сам он не винил мужчину, для которого никогда и не был действительно сыном. Обида, но не обвинение.
В конце концов, он никогда не надеялся на то, что перестанет быть для Евгения обузой. Все, из чего состояли их хрупкие отношения - баланс между откровенной ненавистью со стороны отца и скрытым презрением. Элиаш не задумывался, чем заслужил такое. Были уши и хвост. Было раздражение и равнодушие.
- Люди глупцы, - ни с того ни с сего пробормотал Элиаш. - Вы выдумываете себе сказочную ложь и верите в неё, как в непреложную истину... Вам легче возненавидеть, чем полюбить. Ведь первое зависит только от вас. Обними меня, - попросил неко, поворачивая голову к Миэлю. - Просто обними. Пожалуйста.

- Элиаш. Стало быть, если я... Хорошо. Ты будешь со мной встречаться?
Неко замер и, повернув голову, уставился на Миэля. Насмешка. Причем не скрываемая, а обидно очевидная. Действительно обидно, что Эвен не воспринимает его всерьез - даже не пытается, отмахивается и смеется. Жаль.
- Ты не был серьезен сейчас. Перестань, - Малевский потер переносицу и принял прежнее положение. - Если я поверю, что ты говоришь искренне, то отвечу "да".
- Ты не хотел ехать?
Хвост дернулся в сторону и ударил Миэля по ноге. Неконтролируемое движение.
Да, он не хотел ехать. Противоречивые чувства. С одной стороны, он должен бы хотеть оказаться подальше от нелюбимого и не любящего отца, в доме которого он как тень, не жилец, а просто временный гость. С другой же...
- Не хотел. Понимаешь... - Элиаш привычно сделал паузу, чтобы точнее выразить мысли. - Мне там было удобно. Не было никого, к кому бы я мог привязаться, ничего, что было бы мне дорого - но в то же время настолько резкая смена образа жизни мне не нравится. Там я делал все, что хотел, потому что до меня никому не было дела. Здесь же есть правила, нормы и обязательства.
Элиаш прикусил губу и потянулся к обнявшему его Миэлю. Он вовсе не хотел спать, но в то же время не чувствовал в себе сил, чтобы встать и что-либо делать. Было тепло и спокойно - снова это чудное умиротворение рядом с хозяином.
- В таком случае от чего зависит эта самая любовь?
По правде говоря, Малевский уже успел забыть, что говорил до этого про любовь, а потому выдержал приличную паузу, чтобы что-то придумать.
- От людей, - ничего лучше на ум коту не пришло. - Ну да ладно, забудь. Ты не слушаешь меня, я не верю тебе... или молчим, или говорим о чем-нибудь другом.